Не вдаваясь в то, что не разделяю однозначного осуждения автором мероприятия (немцы в 41-ом, ладно, не освободители, а большевики в 45-ом тогда освободители?), можно сказать следующее.
Ещё во времена первой Латвийской республики сталинский СССР с равнодушием смотрел на тех кто пытался бороться против политического режима в Латвии. Более того, некоторых таких активистов даже выдавали Латвии. Известен даже один подпольщик, которого в Москве приговорили к смерти, заменив этот приговор на северные лагеря. Он и сбежал оттуда в Финляндию, до которой было недалеко. Вернувшись в Латвию, он издал книжку, в которой написал о своих мытарствах в сталинских застенках и отказался от всего того чем он занимался раньше. Когда СССР оккупировал Латвию, то о политических узниках режима Ульманиса вообще ничего больше не слышали. Освободили их из тюрьмы после торжественного шествия и всё. К власти пришли совершенно другие люди. И в послевоенной Германии к власти пришли совершенно иные, а не те, кто представлял подполье.
Не вдаваясь в то, что не разделяю однозначного осуждения автором мероприятия (немцы в 41-ом, ладно, не освободители, а большевики в 45-ом тогда освободители?), можно сказать следующее.
Ещё во времена первой Латвийской республики сталинский СССР с равнодушием смотрел на тех кто пытался бороться против политического режима в Латвии. Более того, некоторых таких активистов даже выдавали Латвии. Известен даже один подпольщик, которого в Москве приговорили к смерти, заменив этот приговор на северные лагеря. Он и сбежал оттуда в Финляндию, до которой было недалеко. Вернувшись в Латвию, он издал книжку, в которой написал о своих мытарствах в сталинских застенках и отказался от всего того чем он занимался раньше. Когда СССР оккупировал Латвию, то о политических узниках режима Ульманиса вообще ничего больше не слышали. Освободили их из тюрьмы после торжественного шествия и всё. К власти пришли совершенно другие люди. И в послевоенной Германии к власти пришли совершенно иные, а не те, кто представлял подполье.