В 1943 году, в Даугавпилсе 3

Опального гебитскомиссара Латгалии Фридриха Швунга осенью 1942 года сменил Герман Риккен, уроженец Северной Германии. К большому разочарованию латышских националистов и новый начальник округа начал действовать совсем не так, как они того ожидали…

“Русофил” Герман Риккен

Оказывается, и фашисты были разными. Нового хозяина Даугавпилса и края местные латышские шовинисты невзлюбили сразу, едва он вступил в должность: среди них он прослыл “другом русских”. В действительности же, как и его предшественник, Риккен руководствовался соображениями целесообразности, а не какой-то особой любовью к славянам. Положение Вермахта на Восточном фронте после Сталинграда, а особенно Курской битвы, становилось все более критическим. Поэтому преемник Швунга также предпочел репрессии тактику лавирования в весьма деликатном национальном вопросе.
В начале 1943 года отношения между латышами и русскими в Даугавпилсе оставались довольно натянутыми. Обладая привилегированным статусом во времена Ульманиса, первые взирали на нацменьшинства с презрением, мол, “второй сорт”. Отчет городского отделения Германской полиции безопасности (январь 1943 год) отмечает напряженность между двумя общинами. Латыши всячески подчеркивают свое культурное и даже … расовое превосходство, русская общественность все чаще и громче протестует против дискриминации нелатышей в хозяйственной и административной сферах.
Риккен опасался, что оставлявшая желать лучшего ситуация в этом деликатном вопросе может вообще выйти из-под контроля. Между тем Рейху, объявившему своим врагам тотальную войну, во все возрастающих объемах требуется продовольствие и сырье из Латгалии. Сорвать эти обязательные поставки означает, среди прочего, и прекращение собственной карьеры. Поэтому герр Риккен объявил 1943-й годом межнациональной гармонии в крае. Разумеется, гармонии на время войны, потом разберемся, кто достоин жизни в “Остланде” и Рейхе… Извечный постулат любой оккупационной власти: “разделяй и властвуй”. Оккупированная Латвия — отнюдь не оккупированная советская Белоруссия, здесь следует тоньше лавировать между различными этническими группами.
Поражение под Сталинградом заставило нацистов проводить более гибкую политику. В своих публичных выступлениях Риккен предпочитал употреблять термин “христианское население”, а не “латыши”, “русские” и пр. Внешне он явно благоволит местным русским, минимально представленным в органах самоуправления. Так, русского А.Балабкина даже назначили директором комиссии по торговле при городской управе. В марте 1943 года, по распоряжению гебитскомиссара, в деревне Малиновка Даугавпилсского уезда была восстановлена православная церковь, сгоревшая почти дотла во время летних боев 41-го. В начале апреля Риккен выступает по-русски(!) в Науене и других населенных пунктах уезда на собраниях крестьян (а наша уважаемая госпожа президент до сих пор так и не нашла времени хотя бы поверхностно освоить язык почти половины своих подданных…). В конце мая 1943 года с разрешения оккупационных властей в Даугавпилсе основан Русский национальный комитет, главенствующую роль в котором играл священник Леонид Ладинский (родился во Пскове в 1845 г.). Несмотря на откровенный антикоммунизм, эта общественная организация, лишенная каких-либо реальных полномочий, сделала немало для материальной поддержки учителей, школьников и других попавших в беду соотечественников. В том числе и советских военнопленных.

“Добровольцы”

10 февраля 1943 года Гитлер визировал создание Латышского легиона “Ваффен СС” в составе двух дивизий. Она касалась большинства мужчин независимо от национальной принадлежности — всех, кроме поляков, которым нацисты органически не доверяли. Призыву в несколько этапов подлежали совершеннолетние граждане мужского пола, граждане бывшей Латвийской Республики. Формально это было добровольным делом, а фактически — принудительной мобилизацией. “Отмазаться” от нее жителям Латгалии было сложнее, чем мужчинам призывного возраста в западной части Латвии — ввиду бедности они часто не могли наскрести на взятку врачебной комиссии, чтобы получить заветную справку о плохом состоянии здоровья…
Одновременно оккупанты приступили к формированию русских добровольческих батальонов. В них записывались, в первую очередь те, чьи родственники были репрессированы Советами в 1940-41 годах. Помимо этого, еще в январе было объявлено, что советские военнопленные великорусской национальности также могут вступать в эти войска; до сих пор подобное дозволялось только украинцам и прочим нерусским. Речь идет о Русской освободительной армии (РОА) генерала Андрея Власова. Это любимец Сталина, отличившийся под Москвой в декабре 1941 года, через газету “Двинский Вестник” 20 марта 1943 года лично обратился к русским Латгалии с призывом присоединяться к его антибольшевистскому воинству. “Защитник Москвы” (так в тексте — С.К.) объявил войну сталинскому режиму.
Откликнулись многие. По воспоминаниям старожилов, советские пленные, большинство из которых погибли от голода и тифа в пресловутом “шталаге-340” и других разбросанных по всему городу лагерях страшной зимой 1941/42 годов, выглядели, словно тени. Совершенно изможденные, в лохмотьях, жалкие. Охранники их почти не кормили. Все, на что могли рассчитывать эти несчастные — случайные подачки сердобольных горожан. Верхом удачи считалось попасть в работники на хутор к хозяину, там хотя бы можно было подкормиться. Некоторые пытались найти выход на немногочисленных партизан, затаившихся в окрестных лесах.
Впрочем, добровольцев из русских, желавших биться с большевиками, оказалось столько, что из них можно было сформировать едва не целый полк. Этим делом в Латгалии занимался генерал Гарин из окружения Власова. Центр вербовки “добровольцев” располагался в Даугавпилсе. Официально 314-й батальон был сформирован 1 августа 1943 года. В тот же день его знамя освятил православный священник Савва Трубицин. Подразделение, в котором к началу 1944 году насчитывалось до 650 солдат и офицеров, был расквартирован в Даугавпилсе. Два других — в Болдерае и Себеже.

Мешают строить “новый порядок”

Между тем, подвал Гестапо на ул. Лачплеша отнюдь не пустует. Только за месяц, между 21 декабря 1942 года и 21 января 1943 года, в Даугавпилсе арестованы 95 человек, подозреваемых в коммунистической деятельности. Это даже больше, чем по всей Риге. Главной базой проникновения красных партизан в Латгалию была база в белорусском местечке Освея. 22 марта группа партизан Казимира Лаздовского на окраине Даугавпилса атаковала полицейский наряд, который разыскивал сбежавших красноармейцев. Итог скоротечной стычки: один убитый у партизан и двое — среди полицейских. Сам Лаздовский вскоре также погибнет.

Депортация № 2

Подавляющее большинство местного нелатышского населения придерживалось “нейтралитета”, хотя сочувствующих просоветским партизанам было предостаточно. Что и стало предлогом для мести русскому населению со стороны СС и латышских коллаборационистов.
Профессор университета Западной Англии (Бристоль) Дж.Свейн отмечает в своей посвященной Даугавпилсу книге, что в 1943 году по-прежнему совершенно отсутствовала координация действий между гражданской оккупационной администрацией нацистскими репрессивными органами. Когда летом руководство СС и СД решило отправить в Германию на принудительные работы еще несколько тысяч этнических русских и других нелатышей, Риккен срочно направился в Ригу. Он умолял (!) не трогать этих жителей вверенного ему края, поскольку “данная акция дискредитирует мое учреждение, так как под стражу взято множество невиновных”. Его заверили, что новых депортаций больше не будет. Однако это было ложью. Тогда Риккен обратился к местной русской общественности с предложением рассмотреть списки подозреваемых, дабы избавить от ненужных страданий тех, кого взяли случайно.
По обвинению в помощи “коммунистическим бандитам” в августе 1943 года только из Даугавпилса и уезда были отправлены в Германию 1163 человека (338 мужчин, 422 женщины, 403 ребенка). Абсолютное большинство — совершенно безосновательно, донесли соседи-латыши, имевшие виды на их имущество. Статус насильственно депортированных “гастарбайтеров” из Латгалии в Германии мало чем отличался от тяжелого положения советских военнопленных: тот же казарменный режим, построенные собственными руками бараки, рабский труд, полуголодное существование… Единственное отличие — гражданская одежда с нашивкой “Ostland”, отсутствие конвоиров и некое подобие “зарплаты”. Латыши же по-прежнему могли ехать в Германию на “трудовой фронт” только по собственному желанию.
Все это сильно расстроило Риккена, поскольку подрывало его планы относительно достижения внутреннего согласия в Латгалии. Поэтому на созванной гебитскомиссаром конференции местных “авторитетов” он озвучил и вовсе крамольную мысль: “Я полагаю, что в будущем русские и белорусы должны участвовать в работе самоуправлений Даугавпилса и края”. В той же речи он впервые публично признал факт ухудшения обстановки на Восточном фронте.
Новая депортация (4 тысячи вывезенных) на сей раз вызвала серьезные протесты русского населения. А самое неприятное для нацистов — упадок дисциплины в рядах русских добровольцев. В сентябре имела место серьезная стычка между военнослужащими расквартированного в Даугавпилсе 314-го батальона РОА и латышского легиона. С обеих сторон были убитые и раненые.

Как быть с латгальцами?

Словом, Герману Риккену досталась нелегкая роль прокуратора Понтия Пилата: “Разделяй и властвуй”. Главное в его тактике — изолировать, дистанцировать местное русское население от партизан. Во-вторых, поставить на место распоясавшихся националистов-латышей, мечтающих о независимости по образцу Словакии кардинала Тисо — марионеточной, целиком зависимой от Гитлера, но все-таки… Кончилось тем, что 19 апреля 1943 года Риккен распорядился “прикрыть” Даугавпилсское латышское общество.
Формально рупором Риккена была газета “Daugavpils vиstnesis”. Серьезно заболевшего редактора Эдуарда Зунданса в феврале 1943 года сменил выходец из местной латышской элиты Паулc Дузманис, в прошлом спортивный журналист. С “DV”он сотрудничал с октября 1941 года. Его единомышленники — горстка интеллигентов и латышей — чиновников на 30-тысячное население города. Осенью Дузманис даже осмеливается напечатать в своем листке фразу: “Наши легионеры на Восточном фронте сражаются за нашу свободу и независимость”. Редактор нападает на этнических русских и поляков. Они якобы “подрывают национальное единство”. Риккену все это не нравится, но он учитывает и национальные чувства латышей. С его разрешения 18 ноября в латышских школах прошли соответствующие торжественные мероприятия, и даже позволена публичная демонстрация национального флага.
Объектом пристального внимания нацистского администратора становятся латыши-латгальцы. При Ульманисе их письменный язык, диалект, культура игнорировались. Риккену это известно. В своих речах он подчеркивает разницу. “Латгальцы — часть латвийской нации, но своеобразная. Латгалия — не падчерица, а полноправная дочь Латвии”. Заигрывая с латгальской интеллигенцией, Риккен не только открывает латгальские школы, но и дает разрешение литератору Владиславу Лоцису на издание газеты “Latgolas bolss” (Голос Латгалии”). А что взамен? Как иронично замечает Дж.Свейн, “Латгальские интеллигенты шли к нему с салом”. Цель Риккена: все этнические общины Даугавпилса должны тесно сотрудничать.