Gorod ON AIR: директор Даугавпилсского театра Олег Шапошников

Правда ли, что на первом ряду находятся самые лучшие места?

«Это утверждение связано с простейшей логикой — чем ближе, тем лучше. Но все зависит от того, что именно и когда вы смотрите. Действительно, есть такие спектакли, в которых максимальная приближенность зрителя к актеру дает зрителю увидеть мельчайшие нюансы, которые, например, с 6 ряда уже не очень-то и видны.

С другой стороны, концертную программу или кабаре лучше смотреть из середины зала. Тогда зритель видит всю картину целиком, а мельчайшие нюансы мимики актеры здесь не имеют решающего значения. Более важен хороший звук, который всегда лучше в середине зала, а также общая картинка происходящего на сцене, которая для шоу имеет почти что первостепенное значение».

О ложах в театре

«Исторически сложилось, что в нашем театре есть директорская ложа. Во многих именитых театрах также есть правительственные, президентские ложи. Попробую взглянуть на эту составляющую театра со стороны психологии.

Для многих зрителей нахождение в ложе, как раз потому что они являются чем-то обособленным, кажется элитарным. Если обратиться к истории создания ложи в театрах, то изначально они действительно создавались именно с такой целью — приближенные к высокопоставленным лицам персоны занимали ложи и находились на театральном представлении обособленно. Раньше, несколько веков назад, у ложи даже были шторки, и бог знает, что за ними творилось.

Здесь ситуация как и с первым рядом — из ложи не очень хорошо видно сцену. Опять же, это связано с исторической ролью ложи, куда люди садились не для того, чтобы смотреть спектакль, а для того, чтобы поприсутствовать».

Почему Даугавпилс «инакий»?

«Это слово «старорежимное», если можно так сказать. И оно очень хорошо описывает состояние города, его отличительные особенности. Когда мы описываем их старым, мало употребляемым словом, то, наверное, это действительно указывает на то, что город не просто «иной», а город обособленный. Он как будто бы сохранил нестираемый отпечаток истории.

Я говорю не об архитектуре, а о жизненном укладе, о том, как устроена психика человека. Я полагаю, что это патриархальный, традиционалистский уклад. Есть много факторов, влияющих на это, и все вместе они создают композицию, имеющую очень много противоречий.

То, что этот город особый, не значит, что он особый в своей однородности — это было бы намного проще. Мне кажется, что он особый еще и тем, что такого количества противоречий внутри самой городской ментальности нет ни в одном другом городе Латвии».

Перестали ли люди опаздывать в театр?

«Нельзя сказать, что люди вообще больше не опаздывают, но это больше не носит такой массовый характер, как было тогда, когда люди опаздывали просто потому что не понимали, что такое уважение. Неуважительное отношение к театру проявлялось в том, что люди готовы были опаздывать, приходить на 10 минут позже и заходить в зал.

Сейчас, если такое происходит, я уверен, что это происходит не по причине неуважения. Те люди, которые раньше опаздывали в театр, либо больше к нам не приходят, либо начали проявлять уважение. Теперь опаздывают люди очень редко, по не зависящим от них причинам.

Опоздавшие могут зайти в театр и до антракта посидеть на задних рядах балкона, куда они могут зайти, никому не помешав. Во время антракта, соответственно, они могут пересесть на свои места. Если спектакль камерный, в одном действии, то уж извините, в этом случае вы в театр все равно не попадете».

Имеют ли право политики вмешиваться в искусство?

«Этот вопрос звучит очень остро — его обсуждали люди искусства и философы на протяжении многих столетий. Когда мы говорим о политике, то имеем в виду идеологию. И люди, выросшие в советском союзе знают, что там политика активно вмешивалась в искусство, диктуя, какой идеологический посыл искусство обязано транслировать. Это пример того, как политика активно вмешивалась в искусство.

На протяжении веков искусство было неким зеркалом, которое с помощью очень доходчивых методов показывало людям дефекты, проблемы общества, конкретных политических деятелей. Таким образом, искусство не вмешивается в политику, но может на нее влиять и определенным образом настраивать людей.

По поводу недавней ситуации в арт-центре имени Марка Ротко у меня тоже есть своя позиция. Это связано с проблемой, из-за которой я часто спорю и с местными режиссерами, и с приезжими. Многие художники, авторы предполагают, что их статус творца, подтвержденный только дипломом, дает им право на абсолютно неограниченное самовыражение. Это эгоистичная позиция, граничащая с крайней степенью гордыни — когда человек полагает, что он достоин всеобщего внимания. И он считает, что если он получил возможность самовыражаться, то все остальные должны на это смотреть и понимать его, тянуться к нему.

Я считаю, что это пусть и не очень здоровая, но достаточно распространенная позиция многих художников. Если ты так хочешь самовыражаться, то у тебя есть право на это, никаких проблем. До той поры, пока ты не начинаешь использовать для своего выражения чужие деньги. Вот если ты за свои деньги создал спектакль, сам его показываешь, к тебе приходит твоя публика, пусть даже малочисленная, осыпает тебя золотом или кидает помидоры, и ты готов к этому вызову — пожалуйста.

Но если ты приходишь в государственный театр или выставляешься в муниципальном учреждении, ответственность за которое несет государство или поставленная персона, которое тратит на тебя деньги огромного количества людей, то здесь художник должен понимать, что он находится не только на службе у своих амбиций, он обязан учитывать в какой среде и для кого он это делает — это морально-этическая норма. Иногда это получается непреднамеренно, но нужно уважать запрос, который исходит от той аудитории, которая платит деньги».

Gorod ON AIR: Daugavpils teātra režisors Oļegs Šapošņikovs

Daugavpils teātra direktors Oļegs Šapošņikovs kļuva par programmas Gorod ON AIR kārtējā izlaiduma viesi.

Vai tā ir taisnība, ka vislabākās vietas ir pirmajā rindā?

“Šis apgalvojums ir saistīts ar visvienkāršāko loģiku – jo tuvāk, jo labāk. Bet viss ir atkarīgs no tā, ko un kad skatāties. Patiešām, ir izrādes, kurās skatītāja maksimālais tuvums aktierim ļauj skatītājam saskatīt mazākās nianses, kuras, piemēram, no 6. rindas vairs nav īpaši redzamas.

Savukārt koncertprogrammu vai kabarē labāk skatīties no zāles vidus. Tad skatītājs redz kopainu, un mazākajām aktieru sejas izteiksmes niansēm šeit nav izšķirošas nozīmes. Svarīgāka ir laba skaņa, kas vienmēr ir labāka zāles vidū, kā arī uz skatuves notiekošā kopaina, kas šovam ir teju vai svarīgākā”.

Par ložām teātrī

“Vēsturiski mūsu teātrī ir direktora loža. Daudzos izcilos teātros ir arī valdības, prezidenta ložas. Mēģināšu paskatīties uz šo teātra sastāvdaļu no psiholoģijas puses.

Daudziem skatītājiem atrašanās ložās šķiet elitāri, jo tā ir tāda īpaša, slēgta vieta. Ja pievēršamies ložu tapšanas vēsturei teātros, tad sākotnēji tās tiešām tika radītas tieši šim mērķim - augstām amatpersonām pietuvinātas personas ieņēma ložas un bija uz teātra izrādi atsevišķi. Iepriekš, pirms vairākiem gadsimtiem, ložā pat bija aizkari, un Dievs zina, kas aiz tiem darījās.

Šeit situācija ir tāda pati kā ar pirmo rindu - skatuve no ložas nav īpaši labi redzama. Tas atkal ir saistīts ar ložas vēsturisko lomu, kur cilvēki sēdēja nevis, lai skatītos priekšnesumu, bet gan lai būtu klāt”.

Kāpēc Daugavpils ir "citādāka"?

“Vārds ir vecmodīgs, ja tā drīkst teikt. Un tas ļoti labi raksturo pilsētas stāvokli, tās atšķirīgās iezīmes. Ja mēs tos raksturojam ar vecu, maz lietotu vārdu, tad, iespējams, tas tiešām norāda, ka pilsēta nav tikai “cita”, bet gan izolēta pilsēta. Šķiet, ka viņa ir saglabājusi neizdzēšamu vēstures nospiedumu.

Es nerunāju par arhitektūru, bet par dzīvesveidu, par to, kā darbojas cilvēka psihe. Es uzskatu, ka tas ir patriarhāls, tradicionālistisks dzīvesveids. To ietekmē daudzi faktori, un tie kopā veido kompozīciju, kurā ir daudz pretrunu.

Tas, ka šī pilsēta ir īpaša, nenozīmē, ka tā ir īpaša savā viendabībā – tas būtu daudz vieglāk. Man šķiet, ka tas ir īpašs arī ar to, ka nevienā citā Latvijas pilsētā nav tādu pretrunu pilsētas mentalitātes ietvaros”.

Vai cilvēki ir pārstājuši kavēties uz teātri?

“Nevarētu teikt, ka cilvēki vairs nemaz nekavē, bet tas vairs nav tik izplatīts, kā tas bija, kad cilvēki kavējās vienkārši tāpēc, ka nesaprata, kas ir cieņa. Necienīga attieksme pret teātri izpaudās tajā, ka cilvēki bija gatavi kavēties, ierasties 10 minūtes vēlu un ienākt zālē.

Tagad, ja tas notiek, esmu pārliecināts, ka tas nav aiz necieņas. Tie cilvēki, kuri aizkavēja teātri, vai nu vairs nenāk pie mums, vai arī ir sākuši izrādīt cieņu. Tagad cilvēki ļoti reti kavē no viņiem neatkarīgu iemeslu dēļ.

Novēlotie var doties uz teātri un līdz pārtraukumam sēdēt balkona aizmugurējās rindās, kur var doties, nevienam netraucējot. Attiecīgi pārtraukuma laikā viņi var pārsēsties savās vietās. Ja izrāde ir kamerveida, vienā cēlienā, tad atvainojiet, šajā gadījumā uz teātri tik un tā netiksiet”.

Vai politiķiem ir tiesības iejaukties mākslā?

“Šis jautājums izklausās ļoti akūti – mākslinieki un filozofi to ir apsprieduši daudzus gadsimtus. Kad mēs runājam par politiku, mēs domājam ideoloģiju. Un cilvēki, kas uzauguši Padomju Savienībā, zina, ka tur politika aktīvi iejaucās mākslā, diktējot, kāds ideoloģisks vēstījums mākslai jāraida. Šis ir piemērs tam, kā politika aktīvi iejaucās mākslā.

Māksla gadsimtiem ilgi ir bijusi sava veida spogulis, kas ar ļoti saprotamām metodēm parādīja cilvēkiem defektus, sabiedrības problēmas, konkrētas politiskās figūras. Tādējādi māksla neiejaucas politikā, bet gan var to ietekmēt un noteiktā veidā iekārtot cilvēkus.

Attiecībā uz neseno situāciju Marka Rotko mākslas centrā man arī ir sava nostāja. Tas ir problēmas dēļ, kuras dēļ es bieži strīdos gan ar vietējiem režisoriem, gan teātra viesiem. Daudzi mākslinieki un autori pieņem, ka viņu radītāja statuss, ko apliecina tikai diploms, dod viņiem tiesības uz absolūti neierobežotu pašizpausmi. Tā ir savtīga pozīcija, kas robežojas ar ārkārtēju lepnuma pakāpi – kad cilvēks uzskata, ka ir ikviena uzmanības vērts. Un viņš uzskata, ka, ja viņam ir iespēja izpausties, tad visiem pārējiem vajadzētu uz to paskatīties un saprast viņu, ķerties klāt pie viņa.

Domāju, ka tā nav īpaši veselīga, bet diezgan ierasta daudzu mākslinieku nostāja. Ja tu tik ļoti gribi izpausties, tad tev ir tiesības izpausties, nav problēmu. Līdz brīdim, kad sāksi izmantot svešu naudu savai izpausmei. Tagad, ja tu radīji izrādi par savu naudu, tu to rādi pats, tava publika nāk pie tevis, pat ja tā ir maza, aplej tevi ar zeltu vai met ar tomātiem, un tu esi gatavs šim izaicinājumam – lūdzu.

Bet, ja tu atnāc uz valsts teātri vai izstādi pašvaldības iestādē, par kuru atbildība ir valstij vai noteiktai personai, kas tev tērē milzum daudz cilvēku naudu, tad šeit māksliniekam ir jāsaprot, ka viņš nav tikai kalpojot savām ambīcijām, viņam ir pienākums ņemt vērā, kādā vidē un kam viņš to dara, ir morāli ētiska norma. Dažreiz tas notiek netīšām, bet jums ir jārespektē pieprasījums, kas nāk no auditorijas, kas maksā naudu”.